Нет никаких сомнений в том, что все четыре участника Machine Head выполняют в группе важную роль, как в музыкальном, так и в личностном плане, но не будем отрицать тот факт, что Machine Head – это группа Робба Флинна. Прошло уже почти 20 лет после того, как он решил уйти из своей бывшей команды, трэш-коллектива из Района Залива Vio-Lence, и начать новый собственный проект, и Флинн до сих пор остаётся одним из самых харизаматичных и загадочных фронтменов в тяжелой музыке.

Сегодня он расположился на заднем сидении в салоне гастрольного автобуса Machine Head, всего лишь через несколько часов после выступления на фестивале Rockstar Mayhem в Тинли-Парк, штат Иллинойс; он в отличной форме; расслаблен, разговорчив, уверен в себе и с нетерпением ждёт поведать нам о пластинке ‘Unto The Locust’ – седьмом и, возможно, лучшем альбоме Machine Head на данный момент. Благодаря огромному международному успеху предыдущей пластинки ‘The Blackening’, команда Робба ещё никогда не была в таком прекрасном расположении духа, а новый альбом коллектива ещё никогда не ждали с таким нетерпением, возлагая на него огромные надежды.

Учитывая события последних нескольких лет, а особенно, трёхлетнего тура в поддержку альбома ‘The Blackening’, во время которого калифорнийская четвёрка несколько раз объездила весь мир, пережила триумф, оказалась на грани распада, но в итоге снова с нами, можно с уверенностью сказать, что Machine Head заслужили свой нынешний статус в качестве одной из величайших металлических команд на планете. У штурвала этого мощного корабля стоит Робб. Он преодолел различные волнения и наводнения, невзгоды и сильнейшие штормы, приплыв в итоге к цели, но за всё это время он ни разу не сдался и не утратил отчаянного желания добиться успеха. «Я живу музыкой с 15 лет, – говорит он нам, – у меня никогда не было запасного варианта!».

Когда ты понял, что музыка станет основной движущей силой в твоей жизни и что у тебя есть к этому талант?
Моё самое первое воспоминание о музыке связано с народным артистом Димом Кроче. У него была песенка ‘Bad, Bad, Leray Brown’ ‘...самый «плохейший» парень во всём чертовом городе», и родители купили мне эту пластинку, чтобы я мог сидеть и слушать её. Странно, но ещё я помню, как залез в подгузник, стоя перед папой в гостиной, и достал оттуда какашки со словами: «Кака!», и папа мне говорит: «Ого!». Но это другая история! Ха-ха! Я всегда любил музыку. Мне нравилось быть на сцене. В школе я всегда пел во всяких шоу талантов или играл в спектаклях. Я брал уроки игры на пианино, а ещё играл на трубе. Но в то же время, я был очень замкнутым ребёнком, тихоней. Честно, я не знаю, когда понял, что могу этим заниматься. Долгое время я старался стать лучше. Когда в возрасте 14 лет я начал играть на гитаре и занялся этим серьёзно, по соседству со мной жил один парень по имени Марк – он был моим заклятым врагом. Мы вместе были в группе, и он круто играл, намного лучше меня. Родители купили ему стэк, у него была классная гитара Carvin, а мой отец одолжил мне гитару и небольшой усилитель, и мы бренчали всякие кавера. Даже несмотря на то, что играл я так себе, я слушал, как играет он [Марк] и говорил ему: «Ты неправильно играешь!», и он отвечал: «Иди на хуй! Ты вообще никак не умеешь!». Но я знал, что у меня был слух. И потом, когда я стал играть лучше, я, конечно же, засадил его подруге! Ха-ха! Я просто знал, что слышу музыку иначе. Я бренчал кавера с парнями. Даже несмотря на то, что они, вероятно, играли круче меня, я знал, что сразу же услышу, если кто-то взял неправильную ноту. Я ЗНАЛ, что эта нота неправильная, а ребята, с которыми я учился играть, этого почему-то не слышали.

В детстве ты много слушал рок-музыку?
Если честно, я воспитывался не на роке. Мне не разрешали слушать рок-музыку. Я мог слушать только ХОРОШИЕ песни Beatles, а хипстерских Beatles мне слушать не давали! Родители, прежде всего, слушали много негритянской музыки, вроде Commodores и Earth Wind & Fire и Чаку Хан, старые соул-пластинки и ритм-энд-блюз. Отец слушал много раритетных записей 30-х и 40-х годов. Это был фолк и попса. На этой музыке я и вырос. Я рад, что в детстве смог послушать столько разной музыки. В средней школе я услышал Van Halen, Дио и AC/DC, а потом мой друг Джим Питтман, который меня и подсадил на тяжеляк, открыл для меня эту огромную подпольную музыкальную сцену – Metallica, Exodus, Accept, Exciter, Discharge, DRI, Motley Crue, Witchfinder General и прочее. Он сказал, нам нужно сколотить группу, а я буду играть на гитаре, и я подумал: «Ну ладно!». Я начал сочинять песни, но металл был для меня совершенно новым жанром. Но я знал, что в песне должен быть куплет, припев, куплет, припев, потом ты уходишь куда-то ещё, но в итоге возвращаешься. Наша первая группа носила ужасное название Inquisitor («Инквизитор»), но позже мы переименовались в Forbidden Evil («Запретный Грех»). Первые мои песни были написаны под вдохновением от Mercyful Fate, с множеством смен ритма, но, я всегда считал, что в музыке Mercyful Fate присутствовали чуть ли не нотки попсы. У них были цепляющие моменты и припевы и куплеты и они всегда возвращались к тому, с чего начинали. Даже в песне ‘Satan’s Fall’ («Падение Сатаны») [из «классического» дебютника ‘Melissa’] спустя 10-11 минут, песня в итоге все равно возвращается к тому же риффу, с которого и начиналась. И вот это для меня имело значение.

Кажется, Machine Head предстали в прекрасной форме, когда вы полностью подогнали трэш под новую эру. Как бы ты описал своё изначальное видение этой группы?
Я видел, как музыкальная трэш-сцена в Районе Залива умирает. Одно время многие прикалывались по фанку, были команды вроде Primus, Mind Funk и Mordred и все эти группы пошли в том направлении. Либо все они хотели написать свой «Черный Альбом». К этому тогда стремились многие металлические команды, а мне это совсем не понравилось. Даже моя старая группа, в какой-то степени, хотела быть как все. Я написал песни, которые считал мощными и совсем другими. Я всегда следил за современными группами, и мне очень понравилась пластинка Godflesh ‘Streetcleaner’. Потом появился грув, и вышел альбом Sepultura ‘Chaos AD’ – там было много грува. Мне всегда нравился рэп, так что тогда группа вроде Biohazard была для меня большим откровением. Это сегодня уже никого не удивишь смесью хардкора и рэпа, но в 1990 году такого не делал никто! Я тогда подумал: «Твою же мать! Это что-то новенькое?». Меня сильно вдохновила эта тема, и я загорелся идеей сделать что-то своё. В Vio-Lence я чувствовал себя зажатым, чувствовал, что моё слово в группе не имеет веса. Я знал, что могу петь и хотел сколотить свою команду. У меня было написано уже несколько песен, и я спросил Адама, не хочет ли он попробовать со мной. Ему тогда было 19 лет. Я ему говорю: «Чувак, я сколотил новую группу и хочу, чтобы ты играл на басу…». Я попросил его об этом на концерте Metallica. Они играли на фестивале ‘Day On The Green’ («День на Зелёной Травке»). Помимо них там выступали Faith No More и ещё несколько групп, кажется, Queensryche – было это в сентябре 1991 года. Я собирался заниматься Machine Head как сторонним проектом, но очень скоро проект стал основным занятием.

Даже сегодня ‘Burn My Eyes’ просто сбивает с ног своей невероятной агрессией и злобой. Ты писал те песни, пытаясь отомстить всем вокруг?
Если только подсознательно, но я об этом никогда бы не подумал. Я просто должен был писать музыку. Мы хотели играть очень тяжёлый музон, мы подыхали от голода и были злыми и молодыми. Нам нужно было выплеснуть эту агрессию. Ещё я чувствовал предательство со стороны Vio-Lence. Но ярость и агрессия у нас – или, по крайней мере, у меня – была вызвана негласной конкуренцией с ребятами из Vio-Lence. Я хотел растоптать их. Уничтожить.

Ты никогда не пользовался тем, что когда-то играл в Vio-Lence. Это потому, что ты хотел, чтобы о тебе узнали по-новому?
Когда я сколотил Machine Head, я отказывался даже разговаривать о Vio-Lence. Ни на стикерах, ни на демках, ни где-либо ещё не было ни малейшего упоминания об этой группе. Я всё хотел делать сам, не важно, получится у меня или я облажаюсь, но я не хотел приплетать свою бывшую группу. Я хотел полностью забыть своё прошлое и с головой ушёл в Machine Head. Я приходил в отдел ксерокопии, сидел там по шесть часов и распечатывал стикеры и вкладыши для демок. Знаешь, когда группа только начинает, обязательно есть один человек, который всем этим занимается, ха-ха! И вот у меня такой человек был – звали его Майк Скам. Он переписывал с ленты на ленту, и я разом приносил ему кучу кассет. Мы приходили, воровали ленты либо скупали их пачками, а потом он делал копии. Я оформлял вкладыши, которые засовывал в пустые подкассетники и распечатывал тексты, делал фотки и приклеивал стикеры. Ещё до того, как мы подписали контракт с лейблом, я взял все деньги, которые у меня тогда были – а было там где-то 150 баксов – и все их потратил на стикеры. Я приклеивал стикеры, куда бы ни пошёл. В метро, в автобусе – мы везде приклеивали стикеры. Не пойми меня неправильно, с Филом [Деммелом] мы после Vio-Lence остались друзьями, но были уже не так близки. Я хотел раз и навсегда завязать с той группой. Но мы с ним остались хорошими друзьями. Я приглашал участников его новой группы Torque к нам на концерты, и он был на нашем первом выступлении. Я был зол на весь мир, зол на ВСЕ ВОКРУГ, и мы хотели стать отморозками. Мы бухали и постоянно дрались, чтобы заработать репутацию – ДУРНУЮ репутацию. В Бэй-Эриа нам запретили приходить в три клуба, потому что на концертах мы либо дрались, либо жарили тёлок. Либо то, либо другое! Ха-ха!

Альбом ‘Burn My Eyes’ получился чётко сыгранным и мощным именно благодаря прекрасному взаимодействию барабанов с риффами. Такие мелкие детали, безусловно, для тебя очень важны…
Всё дело в деталях, всякие переходы, сбвивки… благодаря определённым барабанным партиям музыка звучит более слаженно. Когда я пишу песню, я слышу барабанный ритм, басовые линии, я слышу всё. Я не всегда слышу вокал, но обычно когда я что-то пишу, я слышу грув и от него уже отталкиваюсь… в случае с ‘Burn My Eyes’, я показывал его Крису [Контосу, барабанщику на дебютном альбоме группы], а он уже добавлял что-то своё либо изменял рисунок игры.

Одной из фирменных фишек группы являются гармонии, которые ты добавляешь в мощные риффы. Что вдохновило тебя на эту идею?
Гармония – это же очень красиво. Когда я начинал учиться играть на гитаре, отец дал мне Aria Pro, 45 баксов на три месяца, а в комплекте с гитарой шёл небольшой пятнадцатисантиметровый усилитель в виде мордочки мопса. На этих усилителях не так много дисторшна! Я сидел и играл, слушая альбом Black Sabbath ‘Paranoid’, DRI и альбом ‘Morbid Tales’ группы Celtic Frost, и они играли эти риффы, а потом после паузы было… «еееееееее» [издаёт громкий визг]. В музыке это называется обратная связь, но я не мог добиться такого эффекта на своём пятнадцатисантиметровом усилителе. Я даже не знал, что это такое. И я пробовал сыграть вместо этого гармонию, потому что думал, что Celtic Frost играют именно её. Потом уже я узнал, что это была обратная связь, но я к тому моменту уже научился играть гармонии и считал, что звучит это очень круто. В итоге я начал добавлять нотки гармонии в риффы, и так и пошло.

‘Burn My Eyes’ рисует очень угрюмую и жестокую картину жизни на улицах Окленда. Насколько правдивы были те песни?
Я пел про общество, которое видел на тот момент. Были ли времена, когда нам реально приходилось выживать в том суровом жёстком мире? Да. Отсюда агрессия и злость. Мы жили в западном Окленде в «чёрном» районе, а сами выглядели как шайка патлатых подростков. Было много драк, оружия и наркоты. Помню, мы с девушкой переехали в дом на 33-й улице – теперь она моя жена – и рядом с нами был притон. Мы просто снимали хату. Люди видели, как мы въехали. Мы выгрузили вещи, а потом решили выпить пивка и съесть немного пиццы. И тут я вижу в окно, как группа из четырёх или пяти парней встала прямо перед нашим домом. Мы думаем: «Какого чёрта происходит?». Мы были на втором этаже, так что видели, что происходит на улице. Те парни курили косяк и пили водяру, и вдруг один из них достаёт пушку и начинает шмалять в воздух. Мы думаем: «О, твою же мать!». Затем они ушли, но это было что-то вроде: «Добро пожаловать в наш район!». И после того как они ушли, я схватил свою пушку, вышел на улицу и встал прямо перед домом, где они стояли, и посмотрел прямо в сторону притона, а потом несколько раз выстрелил, после чего вернулся в дом. С тех пор нас в районе уважали. Больше у нас проблем не было. Но много всего происходило в то время. На жену напали. Нас постоянно грабили. К нам приходили жильцы из других домов, приводили своих подруг, а те приводили своих друзей и мы устраивали эти сумасшедшие вечеринки с наркотой, гопотой и прочим дерьмом, так что было безумное время.

Такой образ жизни, возможно, помог сформировать в группе менталитет «мы против всех»…
Знаешь, мы были как банда из четырёх человек. Как говорит наш менеджер Джои, мы не всегда искали себе приключения на задницу, мы их просто притягивали к себе как магнит! Нам вечно удавалось попадать в неприятности, ничего при этом не делая. Много было драк и много наркоты. Я продавал «спиды» и видел, как люди не отрубались по семь-восемь дней подряд. На девятый день они приходили ко мне домой, а я говорил: «Братан, наркота закончилась…», а они отвечали: «Не пизди!», и я знал, что не закончилась, но я им врал: «Извини, приятель, вечеринка закончилась! Иди проспись…». Вот такие дела. Я себе сам противоречил. Я продавал кучу наркоты, и дошло до того, что мой дилер предлагал мне много наркоты через мутных ребят, и я оказался на распутье. Я думал: «Чувак, если ты сейчас оступишься, ты уже, возможно, никогда, не выберешься из этого дерьма и погрязнешь в этой грязи!». А я такой жизни не хотел. Я никогда не хотел так жить. Я начал барыжить, чтобы как-то прожить. Я отлично это делал и зарабатывал приличные бабки. Но потом в какой-то момент я полностью завязал и сосредоточился на Machine Head. Я решил, что у меня должно получиться. Запасного варианта у меня не было, у меня его никогда не было. Я перебивался на разовой работе, чтобы оплачивать квартиру, но я никогда не собирался искать себе постоянную работу. Я хотел сочинять музыку и вот я здесь. Я занимаюсь этим с 15 лет. И ничем другим я заниматься не хочу.

Готовы ли вы были к мгновенному успеху, который обрушился на вас в Европе, в особенности в Великобритании, когда вышел альбом 'Burn My Eyes'?
У нас было две цели – продать по всему миру 20 000 копий альбома, и я считаю, это была скромная и оправданная цель, а ещё мы хотели выступить на разогреве у Slayer во Дворце Съездов имени Генри Джона Кайзера в Окленде. Я считал, если мы сделаем это, то станем ебаными королями мира. Пластинка вышла и разлетелась тиражом полмиллиона копий, в основном в Европе и Великобритании, а ещё мы пять месяцев колесили со Slayer, выступая у них на разогреве, в том числе, и в том самом дворце съездов. Не знаю, были ли мы все к этому готовы. Мы чувствовали, что мы достойная команда и делаем не то, что все остальные. У меня было чёткое видение того, как должен был звучать альбом и выглядеть группа на сцене, но не думаю, что кто-нибудь из нас ожидал такого сумасшедшего успеха. Это уж точно.

Первый концерт на разогреве у Slayer в Брикстонской Академии стал хорошим показателем того, что будет дальше. Даже тогда публика скандировала ‘Machine Fucking Head’… на концерте Slayer! Как ты думаешь, почему мы так быстро и всем сердцем вас здесь [в Англии] приняли и полюбили?
Да, это было наше самое первое выступление в Великобритании. Многие говорили, что мы смели Slayer со сцены. Мы были в восторге, потому что для нас Slayer были БОГАМИ. И до сих пор таковыми являются. Я об этом не думаю, чувак. Мы делаем своё дело, и если людям нравится – круто. Я не хочу думать, почему. Если начнёшь задумываться, всё испортишь! Я не знаю почему, но у вас реально круто. Это всё, что я могу тебе сказать!

К концу тура в поддержку альбома ‘Burn My Eyes’ из группы выгнали Криса Контоса, а на его место в итоге пришёл Дэйв Макклейн, который с тех пор стал вашим важным музыкальным экспертом и творческой силой. Безусловно, у вас с ним прекрасный творческий союз и сегодня Дэйв является неотъемлемой частью Machine Head. Почему ты решил, что на той стадии карьеры вам подходил именно этот парень?
Прикол в том, что сначала Дэйв мне ужасно не понравился! И я ему тоже. Он всегда рассказывает историю о том, как я подобрал его в аэропорту. Я думаю: «Ладно, садись!», а у него с собой были все шмотки и оборудование – педали и всё такое, а я ему даже не помог. Ха-ха! Я пошёл на обед и оставил на столе бумажку от гамбургера, а он подумал: «Бля, ну что за придурок!». Он попробовал с нами сыграть и показал себя во всей красе, а потом мы пошли с ним на концерт и нажрались. Я хотел посмотреть, сколько он выдержит, но он был спокоен и едва ли что-то говорил, и вообще мне казалось, что ему там не очень нравится. Я подумал: «Да ну его на хуй!», понимаешь? Но мы с ним ещё до всей этой истории начали обсуждать его возможный переход. Нам его порекомендовал [тогдашний барабанщик Sepultura] Игорь Кавалера и [журналист и основатель сайта Blabbermouth] Боривой Кржын, так что я Дэйву звонил несколько раз, и мы начинали разговор. Он казался классным парнем, а потом мы попросили его прийти и он отказался! Он собирался остаться в Sacred Reich. Я подумал, что этот парень просто сумасшедший. Я не хочу сказать ничего плохого в адрес Sacred Reich, но я подумал: «А на хрена ты вообще тогда все это устроил?». Он думал, его группа вернётся в форму и всё у них будет хорошо, и несмотря на то, что я поначалу был на него зол, в конечном итоге, я уважал его выбор. Это была, конечно, просто охуительная причина. Мы забили на него и взяли в тур временного барабанщика, а во время гастролей мне начал названивать Дэйв: «Слушай, приятель, у нас что-то ни хрена не получается и я хочу приехать и попробовать поиграть с вами!». Он мне к тому моменту уже осточертел, но он приехал на наш концерт в Фениксе и в Тусоне. Мы немного потусили после гига и встретили его. Он приехал, показал себя и просто нас поразил! Проблема была в том, что у нас уже был другой парень, у которого были хорошие шансы стать нашим новым барабанщиком, и он нам реально нравился. Он играл в одной из групп, с которыми мы гастролировали, и мы ему реально симпатизировали. Он был отличным парнем и охуительным барабанщиком. После прослушивания я решил проверить его и устроить ему несколько испытаний. Я его спросил: «Можешь сыграть ‘Raining Blood’? А он говорит: «Ну, если послушаю, то смогу, конечно. Я быстро учусь!». И тут я ему: «Послушаю? То есть, ты не слышал ‘Reign In Blood’??». И этими словами он окончательно подписал себе приговор! Но я нарочно целую неделю не звонил Дэйву. Я набрал ему на следующий день после рождества, 26 декабря 1995 года, и сказал: «Чувак, теперь ты стучишь у нас!». Мы были от него в восторге.

Безусловно, ты сделал правильный выбор, потому что Дэйв до сих пор в группе и стал принимать неотъемлемое участие в творческом процессе…
У него невероятный слух. У него потрясающие идеи. Он, кстати, играет на гитаре и пишет риффы. Этот парень отлично дополняет мою музыкальную энергию. Мы пишем музыку по-разному, но он в группе уже долгое время. Нужно отдать Дэйву должное – он сильно изменил нашу команду. Знаешь, это ведь Дэйв помог написать ‘Imperium’ и ‘Descend The Shades Of Night’. Во мне постоянно есть эта энергия, а Дэйв аккуратно направляет её в нужное русло. Иногда я отклоняюсь от курса, и он помогает мне вернуться. Я знаю, мне это нужно! Мне нравится его вклад в творческий процесс. Он потрясающий музыкант. Он чертовски недооценённый барабанщик. Он просто ЗВЕРЬ, мать его! За ним весело наблюдать. Его игра – настоящее зрелище! У него очень странно установлены барабаны – очень низко, и он похож на Животное из Маппет-Шоу [Фрэнк Оз – безумный барабанщик – прим. ThRaSheR], он повсюду машет своими длинными руками. Извивается за установкой словно змей. Барабаны, так или иначе, заполняют пустоту в его душе. Он безумно любит играть. Любит постоянно учиться, практиковаться и становиться лучше. А ещё он, наверное, самый забавный парень из всех, кого я встречал в своей жизни. Он просто прикол ходячий!

Сегодня кажется, что Ару Ластер был странным выбором на роль гитариста Machine Head...
Безусловно, он был странноватым парнем. Логан быстро слетел с катушек, его просто понесло. Он принимал 18 таблеток Валиума в день, каждый день бухал, курил травку и нюхал кокс. Дошло до того, что парень просто физически не мог играть. Мы начинали песню, а он играл другую и мы на него смотрели и думали: «Ты че творишь?». Всё было очень плохо. Ару оказался нормальным парнем. Он раньше играл в дэт-метал команде ‘Horde Of Torment’, которая мне очень нравилась. Когда Machine Head только появились, его группа тоже была на слуху. У них были потрясающие демки, музон у них был чертовски жестким и я тащился от их риффов. Я знал ребят лично и спросил у них, кто написал эти риффы, и оказалось, что все самые крутые риффы написал Ару. И для нас – ну, или, по крайней мере, для меня – этот чувак был тем, кто сочинил охренительные дэтовые риффы. Я подумал, что мы можем попробовать нечто подобное в Machine Head. Но как оказалось, он больше не хотел их сочинять! Я его постоянно уламывал, чтобы он написал такие же мощные риффы, как на тех крутых демках, но он захотел писать мелодичный материал, так что мы решили его не донимать.

Альбом ‘The Burning Red’ не сильно отличался от предыдущих пластинок, однако в нём четко прослеживалась частичная смена направления. Это было обдуманное решение?
Мы подумали, что на альбоме ‘The More Things Change’ загнали себя в угол, и нам нужно было чем-то его разбавить и выбраться из этого угла. Я больше не хочу загонять себя в угол. Я хочу пробовать все, что мне нравится, и мы начали пробовать что-то другое, в чём нам помог Ару. Он написал основной рифф ‘The Blood, The Sweat, The Tears’. Ещё он написал первый рифф для ‘Silver’, который мы в итоге отправили на помойку, но определились с основой для песни. Он написал половину ‘Five’. Я считаю, в нашей музыке иногда есть немного трэша, а иногда грува, но первыми мы написали ‘Exhale The Vile’, ‘Devil With The King’s Card’ и ‘I Defy’, так что это был грув с обилием флажолетов.

Мы тогда как раз начали баловаться наркотой, жрали много викодина и постоянно бухали, так что в музыку начала проникать психоделическая атмосфера и элементы Black Sabbath. На репетиции я таскал с собой кучу различных педалей, аналоговых педалей эффектов и вечно был под диким кайфом, сидел и издавал эти жуткие странные звуки. Не думаю, что на пластинке вы слышите именно тот бред, но идея ‘Burning Red’ состояла в том, чтобы передать это наркоманское мрачное атмосферное звучание. Отказаться от чёткого яркого звучания и попробовать что-то мрачное и подавленное, наркотическое и унылое – атмосфера Джимми Хэндрикса в сочетании с группой The Cure. Жаль, что иногда пластинку называют хип-хопом, и да, в первой песне присутствует рэп, но это всего лишь три минуты рэпа на альбоме, который длится 50 минут, и если вы реально въехали в остальные песни на пластинке – вы почувствуете этот незабываемый наркоманский приход!

Похоже, большинство людей решили, что Machine Head «увлеклись нью-металом» под вдохновением от Korn и The Deftones…
Мне нравятся The Deftones и первая пластинка Korn классная. Господи, Боже мой, Deftones разогревали нас перед съёмками клипа на песню ‘Davidian. Когда я решил, что Machine Head больше не сторонний проект, а моё основное занятие, я уходил с концерта Deftones, а потом сцепился с одной бандой, о которой я уже несколько раз рассказывал. Мы пили вино из одной бутылки. Всех нас вдохновляли одни и те же группы.

Жалеешь ли о том, что ‘The Burning Red’ был записан с Россом Робинсоном? Многие сразу же забраковали пластинку, поскольку знали, что Росс продюсировал множество «нью-металлических» коллективов…
Нет, я не жалею, что с нами работал Росс, потому что лично я многому у него научился. Без него я бы не смог спродюсировать ‘Through The Ashes Of The Empires’, ‘The Blackening’, и ‘Unto The Locust’. Проблема состоит лишь в том, что Росс оставляет на всех пластинках своё звучание. Сколько ни пытайся, этого не избежать. Он умеет эффективно убеждать. Но мне кажется, мой вокал он вывел на совершенно новый уровень – для меня до сих пор многие песни как открытая рана. Я даже слушать их не могу, потому что не хочу об этом думать. Я просто не хочу их слушать. Не хочу возвращаться в те воспоминания. Но Росс умеет вытащить из тебя эти ужасные чувства и безумное исполнение – в этом он мастер. Я хотел с ним поработать, потому что мне понравилось, как он работает с вокалом. Мне до сих пор нравится. Это психологическая война и это реально круто, потрясающе, но негативный аспект состоит в том, что у вас получается фирменное звучание Росса. Я у него научился… если бы не тот опыт, мы бы никогда не выпустили ‘Through The Ashes Of The Empires’ или ‘The Blackening’.

Тебя раздражает, что люди считают конец 90-х – неудачным временем для Machine Head, хотя на самом деле ‘The Burning Red’ и ‘Supercharger’ были относительно успешными пластинками, и вы продолжали собирать аншлаги? Взять хотя бы выступление в Брикстонской Академии.
‘Supercharger’ разошёлся тиражом 250 000 копий. Если это провал, то мне это нравится. Мы отыграли девять концертов в Великобритании, был полный аншлаг, и почти весь американский тур был продан, что с нами случилось впервые. Стоит нам сыграть ‘Bulldozer’ и все эти разговоры о том, что люди ненавидят ‘Supercharger’ сразу же заканчиваются. Мы играем ‘Bulldozer’ и публика каждый раз отлично реагирует на эту песню. У людей просто крыша едет. Опять же, у нас был другой продюсер [Джонни К.] и я люблю этого парня, но я чувствую, что продюсер снова оставил на пластинке своё фирменное звучание, и я решил, что это последний раз, когда я дал такому случиться. Мы просто оставили всё как есть. Я все-таки люблю сам всё держать под контролем, поэтому мне было непросто решиться на такой шаг, вне зависимости от результата. А мне он не понравился, но для меня это был огромный шаг вперёд. Некоторые песни с этого альбома мы до сих пор исполняем живьём.

Похоже, что живьём те песни звучат совсем иначе…
Да, я уж не знаю, что мы там сделали, но концертная версия ‘Crashing Around’ на ‘Hellalive’, просто уничтожила альбомную. Моя долгая речь перед песней реально помогла – она настроила публику на нужный лад. Надо было записать эту версию на альбоме, потому что она гораздо тяжелее и охуеннее. Уникальный феномен. Особенно в Великобритании та концертная версия пошла просто на ура. Со мной общались ребята, чьи родители упекли их в психушку, потому что они готовы были себя покалечить, и я все время слышу такие разговоры. Ребята выделяют эту песню из всего концертника. Они говорят, что она помогла им пережить то время, а для меня нет ничего приятнее, чем слышать всё это. Ведь каждый артист надеется, что его музыка зацепит слушателя.

Твой внешний вид в период ‘The Burning Red’ изменился радикальным образом… Есть видео, где ты в спортивном костюме и с колючими волосами. Тебе бывает не по себе, когда ты вспоминаешь то время?
«Да не носил я спортивный костюм! Это была оранжевая нейлоновая куртка и оранжевые камуфляжные штаны, придурок! Ха-ха-ха! Знаешь комика Дэйва Шаппела? Есть у него одна миниатюра, где он рассказывает о «ритм-энд-блюз» артисте Рике Джеймсе, и как этот самый Рик Джеймс говорит о том, что «кокаин – это мощный, мать его, наркотик»… и знаешь, я с ним согласен. Как я уже сказал, во время тех гастролей в поддержку альбома ‘The Burning Red’ мы конкретно сидели на наркоте – жрали викодин, нюхали кокаин и бухали по-чёрному. Мы постоянно находились в том состоянии, и если не спать четыре дня подряд под коксом, а потом посмотреть в зеркало, то ты увидишь, как делаешь себе «колючки», думая, что смотрится это охуительно!». Типа знаешь, это же ебаный рок-н-ролл! Ха-ха! Знаешь, за 25 с лишним лет, что я в группе, было многое – и маллеты, и африканские косички, и колючки, и сбритые бока, и лысые бошки… что тут скажешь? Наверное, одевались мы не самым лучшим образом, но я хотя бы не ношу костюм с галстуком и мне не надо вставать утром на работу. А больше мне ни хуя и не надо.

Всё встало на свои места, когда вы выпустили ‘Through The Ashes Of Empires’ и в группу пришёл Фил Деммел. Похоже, вам понравилось, что группа пережила второе рождение и преобразилась музыкально и визуально. Это было обдуманное решение или произошло естественно?
Я думаю, просто так получилось, потому что, согласившись отыграть с нами тот тур, Фил собирался завязывать с музыкой – просто наступило подходящее время и момент. Нам нужен был человек, который смог бы поехать с нами, Фил собирался завязывать с группой Technocracy и с музыкой в целом, так что ситуация была просто идеальная. Ни у кого ни перед кем не было никаких обязательств. Знаешь, это было как: «Ты нужен нам для этого, а мы нужны тебе для этого…». Даже после первой репетиции – хотя, на самом деле, после первого концерта в Дублине – было все круто. Я посмотрел через плечо в сторону Фила и засмеялся, потому что было все по неприличия охренительно. Мы так классно не звучали уже много лет. Ару совсем не контактировал с публикой. Мы с Адамом всегда стояли впереди, прямо у всех перед носом, так что с другой стороны сцены всегда будто была дыра, но как только там появился Фил – все стало просто потрясающе. Тур подошёл к концу, и мы сказали Филу: «Ну, спасибо тебе, увидимся!». А он говорит: «Окей, теперь уже точно завязываю с музыкой…». Мы продолжили сочинять песни, и я периодически встречал его на концертах и на домашних играх команды [Окленд] Рейдерс. Мы с ним нажирались и он меня спрашивал: «Когда уже возьмёшь меня в группу?». А я говорю: «Ты же завязал, забыл?! Ты не хочешь этим заниматься!». И так продолжалось около девяти месяцев, и дошло до того, что у него начались проблемы с женой, и он говорит: «А знаешь что? Я за те две ебаных недели понял, почему я хочу этим заниматься!». Наверное, я всегда знал, что это случится, просто не знал, когда. В итоге он пришёл к нам на постоянку. Фил – потрясающий соло-гитарист. Он пишет фантастические соляки, и играет он их гораздо лучше меня. Я знал, что он сыграет любой даже самый сумасшедший рифф, который я напишу, и это охренительно.

Здорово было, что в группе появился ещё один человек, который мог внести свой вклад в творческий процесс?
О, да, я только «за». Я даже начал на него налегать, мол: «Напиши побольше риффов, засранец!». На альбоме ‘Through The Ashes Of Empires’ он кое-что написал. Например, некоторые части ‘Days Turn Blue To Gray’ и ‘In The Presence Of My Enemies’ и ещё парочку риффов для песни ‘Vim’. Безусловно, на ‘The Blackening’, а потом на ‘Unto The Locust’ он стал сочинять всё больше и больше, особенно, как только мы пришли в студию. Он и тексты пишет. Он умеет отлично описывать малейшие детали. Он приезжал за час до того, как я начинал петь, и мы обменивались идеями для текстов или сообщениями, а потом я уходил в свою будку. Я ему говорю: «Что думаешь по поводу этого?» или «Мне здесь нужно четыре слога, что у тебя?». Конечно, львиную долю текстов и музыки сочиняю я, но если мне кто-то может помочь, я только рад. Милости прошу! Эти парни доверяют мне и дают делать то, что я считаю нужным. Фил с Дэйвом предлагают мне риффы и говорят: «Послушай!». И я сажусь и думаю: «Окей, рифф классный, а остальное не очень…». И я могу взять часть отсюда и добавить её к другой. Но иногда я себя неловко чувствую. Я могу взять эти риффы и сделать из них крутые песни, но в то же время могу и [печальным голосом] забраковать риффы и тексты, так что, как ты можешь себе представить, некоторых иногда это выводит из себя! Но когда другие показывают свои риффы, я с удовольствием их принимаю. Один из гитарных журналов назвал ‘Halo’ одним из лучших риффов нового тысячелетия, а это ведь даже не мой рифф и не Фила – этот рифф придумал Дэйв! Прикинь, его сочинили не гитаристы Machine Head! Ха-ха!

Похоже, что альбом ‘Through The Ashes Of Empires’ стал переломным моментом в вашей карьере. Вам нужно было воскресить группу и веру в себя, а результатом ваших трудов стал альбом ‘The Blackening’... Вы вообще думали о том, что эта пластинка станет для вас настолько грандиозной и успешной?
Я всегда чувствовал, что мы крутая команда и гораздо лучше, чем большинство металлических групп. Я очень горжусь тем, что зачастую мы не обращали внимания на внешний мир и нашли свою дорогу, и это касается всех наших пластинок. Мы до сих пор в курсе, что происходит вокруг и музыка постоянно развивается. Появляются новые стили, и мне нравится новая музыка. Я и старые группы люблю, которые до сих пор слушаю, но мне нравится слушать новые команды и слышать что-то новое. Я думаю, каждый артист рано или поздно начинает задумываться: «Буду ли я придерживаться того шаблона, которому следовал в начале карьеры или же попробую что-то новое?» Зачастую люди просто боятся пробовать что-то новое и необычное. Знаешь, мол, от добра добра не ищут. Но лично меня привлекают группы, которые развиваются. Я знаю, ребята из Slayer любят называть себя трэшевой версией AC/DC, но я полностью с этим не согласен! Если сравнить ‘Show No Mercy’ и ‘South Of Heaven’, то между ними огромная разница. Парни кардинально изменили свой стиль. Вначале в их музыке было много элементов Priest и Maiden, а потом они начали рубить дикий трэшак, но с цепляющими риффаками и мелодией, а на ‘Seasons In The Abyss’ они пошли ещё дальше. То же самое касается и Metallica. ‘Hit The Lights’ это, конечно, круто, но, блядь, ‘Damage Inc’ намного круче! Это настоящая эволюция! Я чувствовал, что альбомом ‘The Blackening’ мы бросили себе вызов. Таких песен мы ещё никогда не сочиняли. Когда альбом уже готовился к выходу, безусловно, было ощущение вроде: «А не подумают ли все, что мы сбрендили? У нас четыре песни на альбоме длятся по десять минут!».

Эти десятиминутные песни не только не вызвали недовольство у людей, но и получились именно такими, какими их хотели услышать фэны…
Когда мы начали сочинять песни для ‘The Blackening’, первой мы закончили ‘Slanderous’, потом ‘Beautiful Mourning’, а затем ‘Aesthetics Of Hate’, так что начали мы с коротких песен. Первые четыре или пять месяцев мы сочиняли, и тогда никто не думал, что у нас получатся эти длиннющие песни. А потом, я не знаю, была ли это ‘Clenching The Fists Of Dissent’, но песни получались всё длиннее и состояли из многих частей. Но они не казались такими длинными. Я думал, что песня ‘Halo’ длилась от силы минут шесть, а потом мы посмотрели на время и подумали: «Твою мать, она десять минут!». Я решил, что у нас было нечто особенное. Но ещё я подумал, люди решат, что у нас поехала крыша. Нам, если честно, было плевать. Мы подумали: «А знаете что? Нас это не должно волновать. Я считаю, получилось просто охуительно!». Нас прямо до мурашек пробрало, а остальное не важно. Может быть, на радио или телевидение эти песни и не попадут, но не очень-то и хотелось. Здесь тонкая грань, потому что не знаешь, какая будет реакция людей.

Когда мы писали ‘Burn My Eyes’, все считали, что у нас неправильная музыка. Наша музыка и поведение не вписывались ни в какие рамки. Музыкальная сцена в Районе Залива полностью вымерла. Мы выступали с панками вроде Rancid и с фанк-метал командами. Мы не играли то, что было круто и не вписывались ни в один жанр. Кое-где публика была настроена враждебно. В то время Racid были чистым, мать его, панком – в их музыке чувствовалась дерзкая грязная атмосфера, на концертах было много бритоголовых, а мы их разогревали, и парни в толпе нам были явно не рады! Нам понадобилось почти всё выступление, чтобы как-то расположить к себе публику. В конце гига панки подходили к нам – все в коже, шипах, ирокезах и прыщах – и говорили: «Парни, а вы ничего так… для команды, которая играет металл» Спасибо, чувак! Ха-ха! Таким образом, огонь внутри группы разгорелся с новой силой. Мы должны были адаптироваться к тем ситуациям, и мне кажется, мы до сих пор это делаем. Даже сейчас наша музыка не особо куда-либо вписывается, но так или иначе, мы нашли свою дорогу и мчим по ней с ветерком! Я этим очень горжусь. Наверное, для музыканта в группе это самое сложное.

Те три года гастролей в поддержку альбома ‘The Blackening’ были, мягко говоря, богатыми на события. Это было лучшее и худшее время?
Безусловно, это была сумасшедшая поездка. Когда я поехал в тур на три года, у меня родился второй сын. Жена сидела дома одна с двухгодовалым и новорождённым ребёнком на руках, так что пару раз у нас с ней чуть не дошло до развода. Я чуть не развёлся во время записи альбома! Так что да, событий хватало. Иногда это была очень тяжелая поездка. Но мы справились. Иногда спокойно и мирно, иногда не очень. Но да, безусловно, это было лучшее и худшее время, это было невероятно. Сбылась наша мечта, такая херня случается раз в жизни. Но ещё у Фила умер отец, у Дэйва – мать. Дэйв развёлся, у нас с Адамом начались проблемы. Ну, ты запихни любую группу в гастрольный автобус на три года. Как думаешь, что произойдёт? Какая-нибудь хуйня. Включай камеру и снимай фильм! Люди будут спорить, будут уставать друг от друга, бесить, понимаешь? Начнёт выводить из себя каждая мелочь – кто-нибудь оставит на столе ебаный пепел после травки. Когда мы с Адамом проходили курс терапии, я ему в шутку говорил, что всё это похоже на бесполый брак. Выступление на сцене это наш оргазм да ещё какой! Но это круто. Я смотрю, через что мы тогда прошли и чувствую, что сейчас мы сильнее. Я знаю не так много групп, которые бы выжили в таких условиях. Но, оглядываясь назад, я не думаю: «О, это было ужасно!». Ни хуя подобного. Я помню хорошее и знаю, что нам чертовски повезло. Повезло, что мы выжили, потому что многое было просто невероятным.

Как бы ты описал ваши с Адамом отношения?
Люди думают, что мы с ним здорово посрались, но они раздули из мухи слона. Мы знаем друг друга уже двадцать с лишним лет, девятнадцать из которых играем в группе, и я люблю этого парня. Я искреннее его люблю. Когда он в отличном настроении, он один из самых угарных ребят. И он потрясающий басист. У него отличное чувство ритма и он никогда не лажает. Он играет просто безупречно. Он привык, что я его поливаю дерьмом, но он справляется. Я не хочу играть ни с кем другим. Иногда Адаму непросто даётся эта гастрольная жизнь. Он начинает ныть, и иногда это всё усложняет, но я люблю этого парня и безумно ценю его вклад в группу и творческий процесс.

Можно ли сказать, что благодаря терапии, которая помогла вам уладить спор, ты стал ещё больше ценить свою группу?
Все мы знаем, что у нас есть то, чего нет ни в одной другой группе. И мы знаем это и ценим. Некоторые время от времени сбиваются с пути, теряют концентрацию и иногда парни меняют свои приоритеты, но я всегда у штурвала этого корабля, и они в итоге скажут: «Корабль уплывает! Пора на борт!». Я думаю, они это тоже ценят.

Раз уж на то пошло, альбом ‘Unto The Locust’ получился ещё круче, чем ‘The Blackening’. Когда вы с Дэйвом начали сочинять песни, было ли у тебя сильное чувство, что вы выйдете на совершенно новый уровень?
Помню, когда я написал ‘This Is The End’, я показал её Дэйву, и её было пиздец как тяжело сыграть, просто ужасно трудно. Я менял эти безумные идеи и постоянно показывал ему всё это дерьмо - всякие ебаные бластбиты и невероятные синкопированные ритмы на рабочем барабане, а он такой: «Какого хера?» Было весьма забавно! И когда мы закончили, Дэйв сказал: «Песню эту чертовски тяжело играть, но она охуительная!», и тогда я понял, что мы установили для себя новую планку. Это был уровень, на который мы тогда ещё даже не вышли. Мы были недостаточно круты, чтобы сыграть эту песню. Нам потребовалось ещё четыре месяца, чтобы во время исполнения на репетиции этой песни никто не умер, но это было охренительно – наше мастерство выросло в разы! «Я должен сыграть это дерьмо идеально! Надо наложить вокал поверх этого ебаного припева? О чем я тогда думал? Сначала самая низкая нота на гитаре, а потом самая высокая? Как я это сделаю?» Но в итоге ты работаешь над этим, и получается лучше. Лично для меня было очень важно мотивировать себя. Мы стремились стать лучше, мы хотели выйти на другой уровень и бросить себе вызов – выйти на тот уровень, на котором пока ещё не были. Чтобы в музыкальном и текстовом плане абсолютно ничего не бояться. Просто тупо не бояться и всё. И там уже решим, что будет дальше. Если зайдём слишком далеко – окей, вернёмся, но будем двигаться вперёд, пробовать и смотреть, куда нас это приведёт.

Каждый из вас превзошёл себя на этом альбоме. Некоторые соло Фила просто сносят крышу…
На этой пластинке Фил чуть ли не заново выработал свой стиль – технику игры без медиатора, где некоторые партии он играет чуть ли не пальцем. Он показал мне парочку таких соляков, когда мы записывали альбом и это было круто. Я сказал ему: «Давай, чувак, сочиняй ещё!», и я его всячески подталкивал. В итоге он превзошёл себя. Он уже столько лет играет на гитаре, но тогда он выработал новый стиль и это реально круто, ведь больше так никто не звучит – ни в металле, ни где-либо ещё. Это очень круто. Я слышу его соло и думаю: «Блядь! Теперь я должен написать действительно классные соляки!». Я часто прошу Фила помочь мне с идеями, потому что о соло я всегда думаю в последнюю очередь».

Сначала сопродюсером альбома был Колин Ричардсон, но, к сожалению, ему пришлось отказаться от проекта после того, как умерла его жена. Насколько важную роль для Machine Head Колин сыграл за многие годы?
Шесть из наших семи альбомов мы записали с Колином. Он микшировал ‘Supercharger’, но ничего лучше ему, конечно же, предложено не было. У него была сложная задача, скажем так! Я люблю Колина. Мы кстати использовали его шаблоны для этой пластинки. Колин, Карл Баун [студийный звукоинженер] и Джиндж [студийный гуру и бывший барабанщик Skindred Мартин «Джиндж» Форд] помогли нам установить шаблоны, которые мы использовали для этой пластинки. Мне нравится, что Колин до сих пор выжимает из технологии максимум и он в курсе всех новых нынешних технологий. А ещё он, наконец-то, начал делать аналоговое звучание. Это мне нравится, потому что сейчас полно групп, пластинки которых звучат, будто их сделали на компьютере, а я, сука, это ненавижу. Я ненавижу, как сейчас звучит большинство металлических пластинок. Я не хочу слушать компьютер. Я хочу слушать человека, потому что люди не идеальны и мне нравятся эти косяки и недочёты. Мне не интересно слышать идеальную игру. Безусловно, Колин умеет использовать технологии во благо группы, потому что мы ведь не совсем ебнутые, но он придаёт пластинке естественную теплоту и мягкость. Он классный. Он называет себя анораком, а я раньше никогда не слышал такого слова. Он задрот и знает всё о металлических командах. Он чудаковатый, и это мне в нём нравится. В этом есть некий шарм. Есть в нём что-то мрачное, и он потрясающий парень. Несмотря на то, что произошло, он все равно сыграл большую роль в этой пластинке.

Это лучший альбом, который вы записали в своей карьере?
Я им очень горжусь. Я чувствую, что мы сделали нечто особенное, и думаю, наши фэны этого заслуживают. И мне кажется, мир тяжелой музыки готов услышать нечто особенное.

Ожидаешь ли ты, что ‘Unto The Locust’ переплюнет успех ‘The Blackening’? Снова будете гастролировать три года подряд?
Три года в дороге? Чувак, надеюсь, что нет! Ха-ха-ха! Не уверен, что осилю ещё три с половиной года в дороге. В то же время, я думаю, те продолжительные гастроли помогли нам написать эту пластинку. Мы смогли долгое время насладиться ‘The Blackening’, но с другой стороны, мы сильно отдалились от ‘The Blackening’. Если бы мы написали эту пластинку через полтора года после ‘The Blackening’, кто знает, что бы было. Тот опыт был просто бесценным. Мы видели, как каждый вечер Metallica исполняет ‘Master Of Puppets’ –эту невероятную восьмиминутную композицию, где просто сумасшедший проигрыш и соло в середине. Эту песню никогда не крутили по радио, но это в итоге не помешало ей стать величайшей песней в мире… Это лишь в очередной раз доказывает, что всё можно делать совершенно по-другому. Нас продолжают спрашивать: «Вы хотите быть следующей Metallica?». А я говорю, что не хотим. Другой Metallica никогда уже не будет. Они появились в своё время и насладились своим успехом по полной программе. А у нас своя жизнь, своё время и это происходит здесь и сейчас. Хотим ли мы быть следующей Metallica? Неа, мы хотим быть следующими Machine Head».

Перевод: Станислав "ThRaSheR" Ткачук